ОГЛАВЛЕНИЕ

ИЗ НИЗАМИ. КАСЫДЫ

1

Умудренность меня в царстве Смысла на трон возвела,
Где пространство и время покорны движенью жезла,
Громогласные строки — царям приговор и награда,
Словно знамя, перо окрыляет людские дела.
Голова моих помыслов выше венца Кай-Кубада,
И для стана величья одежда Гурхана мала. 

Над простершимся миром я солнце, чей дом — небеса,
Животворная плоть, воскрешающий мертвых Иса,
Повелитель над словом, которое первым прорвется
К совершенной победе, дорогой творя чудеса.
Направляет мой разум посыльных в чертог полководца,
Образованность — щит, обороны моей полоса. 

Так же слово творю, как творит благородство борца,
Порождаю искусство, как юность — живые сердца,
И в газелях моих, что подобны органным аккордам,
К смыслам, точно к вину, прикасаются губы чтеца.
Я поэтов к столу допускаю движением гордым,
Наполняя стихами протянутый кубок певца. 

Лишь открою уста — начинается свадебный пир,
Под рукой барабан сладкозвучней тимпанов и лир,
Тезис, брошенный вскользь, для философов служит законом
И основой наук, постигающих плоть и эфир.
Перед стилем моим, новизной языка озаренным,
Изобилие новшеств покажется древним, как мир. 

Расточитель шарад — состязаюсь с несметной казной,
Я — колодезь софизмов, который влечет глубиной,
Даже Ибн-Мукла восхитился бы почерком статным,
Даже Ибн-Хани растерялся бы, споря со мной.
Я — на небе поэзии свет, не подверженный пятнам,
Я — жемчужина та, что не будет больна рябиной.

Если нужен бальзам — от недуга врачует строка,
Песнопенная речь, как целительный финик, сладка.
И на двери души, что подобна святилищу храма,
Отпечатано вечностью: "Дар, завершивший века".
Как пророк Магомет вознесен над врагами Ислама —
Мой язык превзошел всё, что сходит у них с языка. 

От сияния уст, одолживших у солнца права,
Раскрываются души, как нежной весною — листва,
Как цветки базилика, вдохнувшие воздух осенний.
Многолюдная площадь была бы, как в полночь, мертва,
Не текло бы вино без прекрасных моих песнопений,
Что ласкают дыханьем и плавно возносят слова. 

Так дыханье мое — океан, и уста — берега.
Опускаясь на дно, где из капель растут жемчуга,
В добродетельный дождь превращается вдох мой, а выдох
Выплывает наверх, и добыча его дорога.
Чист рожденьем, как жемчуг — тону в ежечасных обидах,
Что наносят мне два незаконно рожденных врага. 

Порождение блуда — завистники трутся везде.
Их терзает мой дар, в воровском уличая труде.
Хоть слова Низами — тот скакун, что летел бы, как птица,
Им препятствуют беды, и горести держат в узде.
Сам себя восхвалив, я раскаялся. Как не стыдиться?
Лишь бездарность себя превозносит, забыв о стыде.
Словно дверь тайника, пусть закроется эта страница,
Но жемчужина слова сияет, подобно звезде. 

2

Но в казне у меня и агата не сыщется, мне ли
При пустом кошельке добиваться, чтоб рифмы звенели?
Не в компании кубка — я бодрствую в обществе слез
Вместе с сердцем моим в изголовье несмятой постели.
За насущные крохи, которые труд мой принес —
Принял больше пинков, чем у вора отметин на теле. 

Разуверенный в жизни, я грежу о славе. Хоть сам
В непотребных лохмотьях — к державным горазд словесам.
Для чего я из бездны пытаюсь подняться над миром?
Отказавшись быть якорем, я не чета парусам,
Не подобен искусством подделыцикам или факирам,
Чтобы выжелтить щеки и пурпур подбавить к слезам. 

Лгу, что знамя — перо, а стихи — приговор и награда.
Я сравним болтовней с бубенцом, замыкающим стадо.
Паутину плету, порешив, что она — полотно.
Словно кости скелета, бездушно бряцает тирада.
Как бездомного пса, волокут меня силою, но...
Но куда? — норовистость влечет меня к пропасти ада.

На монетном дворе похваляться ли мне мядяком?
Если двинется слон, то арба полетит кувырком.
Что такое стихи? — облеченная в ложь небылица.
Не смешон ли поэт, стихотворным гордясь языком?
Содержанье наук в пересказе любом сохранится,
Неизменную суть подпоясав другим кушаком. 

Но когда подменить кружева стихотворного слова,
Остается одна потерявшая душу основа.
Для прочтения стих, изменив оболочку, негож.
Сам себя не пойму. То гляжу по-судейски сурово,
То, подобно свече, приведен дуновением в дрожь,
Подгибаются ноги, и выпрыгнуть сердце готово. 

На весах этой жизни, как видно, не стою гроша,
Хоть в загробной дирхема была бы достойна душа.
О Господь мой, взгляни, без глотка добродетели — стражду. 

К чаше блага припав, я отныне бы жил не греша
И уста мудрецов, ощутивших духовную жажду,
Утолял бы вином из дарящего силы ковша. 

Презирая богатство, мечтаю о жизни, в которой,
Защитив от людей, Ты единственной стал бы опорой,
На моем рукаве вышивая небесный узор,
Чтобы мудрость веков оставалась, как звезды, за шторой
И в алтарь моих чувств не вторгался завистливый взор.
Разве ангелы могут соседствовать с дьявольской сворой? 

Не смотри, что ничтожен, что вера моя не тверда.
Исцели от двуличья, в котором источник вреда.
Вычитая грехи, поддержи непорочный остаток,
Награждая за то, что мне ведомо чувство стыда.
Опечатанный гибелью век человеческий краток.
Преходящее сгинет. А Ты пребываешь всегда.

Я хочу лицезреть хоть единую черточку Бога.
Нет, кощунствую. Что я увидел бы кроме подлога?
Бескорыстным служеньем душа человека жива.
Без Тебя я — ничто. Смертный разум изъела тревога.
Сам себя пригвождаю к кресту моего естества.
Помоги мне спастись, ибо сам я себе не подмога. 

Небо ранит меня, и земля обжигает ступни.
Состраданием скрась испещренные бедами дни
И прости Низами за невольную тяжесть проступка,
Ибо нет от соблазнов спасающей душу брони.
Ниспослав ему жизнь, как вино из небесного кубка,
Чашу смерти ему, как спасительный дар, протяни.