ОГЛАВЛЕНИЕ

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Предлагая подборку стихов шести еврейских по-этов, я хотел бы, насколько  удастся, прояснить неиз-вестность, обычную для случая “в переводах”. Адекватность прочтения требует адекватного представления о концепции переводчика, и не только в аспекте трактовки переводимого,* но и в плане живой проблемы диалектики подлинности - того, что понимать как существенное представительство.

Здравый смысл совершенно законно требует усомниться. Разве реально перевести стиховую форму со всеми ее особенностями и нюансами - рифмами, ритмом, музыкой, звукописью и проч.? Разумеется, нет. Значит, то, что получится - будет, - пусть художественно удачной, - выдумкой переводчика? Где провести уверенную границу между домыслами посредника и настоящим предметом культурного интереса - подлинным произведением? Можно ли в другом языке, тем более, с непохожим строем  не утратить того, что называют (для меня загадочное понятие) “духом оригинала”?  Эти сомнения справедливы вполне. Никаким старанием не создать достоверно копирующего перевода. И все же. Сама нужда в поэтическом переводе - есть уже усмотрение, пусть не всегда опознанного, его созидательного потенциала.

На пути поэзии языковой барьер - категория абсолютная. Нет и не может быть мостов и лазеек, позволяющих произведению напрямую, не расставшись со своим языковым бытием, перейти в другую языковую действительность. Преодолеть невозможное возможно только  тогда, когда в полной мере осознается необходимость нового через прерыв воссоздания поэтической вещи, стремящейся выразить оригинал в системе другой речевой среды, изнутри ее актуального и живого контекста.

Сконцентрированность на том, что с языка на язык непереводимо, куда продуктивней перевернуть в позитивную, творческую проблему: что  есть предмет поэтического перевода? Что мы собственно переводим с языка на язык? Только этот подход делает нас хозяевами ситуации, вводит труд в созидательную колею, требуя и вместе с тем позволяя ясно определить, что является подлинным содержанием, а что - лишь средствами для его воплощения. Суть, очевидно, не в реалиях образов, аллитерациях и размерах, то есть не в средствах поэзии, верно, непереводимых, поскольку в конечном счете не они предмет перевода. Подчиненные главному - идее оригинала (на всех ее уровнях - и смысловых, и эстетических), они выражают произведение лишь в контексте своей языковой действительности. Существенный разворот или субъект межязыкового тождества заключен в идее произведения, соотносясь с которой, поэт творил необходимую эстетическую орудийность.

Автор свободен в выборе поэтических средств. Аналогичной свободой пользуется поэт-переводчик, поскольку свобода должна входить в содержание перевода, выражая подлинность внутренних взаимодействий. Отличаясь от своеволия, уводящего в сторону от идеи оригинала, переводческая свобода подчинена установке на подлинное содержание, на адекватность по существу. Степень свободы подсказывается художественной идеей, являющейся ориентиром в выборе воссоздающих средств.

Только наличие смыслового стержня, позволяет определить формообразующее начало не повреждающей подлинность эстетики воссоздания. Если выражен смысл, то и “дух” приложится. Отсюда, решающий для перевода творчески строящий момент - выявление идеи оригинала, внутренней взаимосвязи его содержательных линий.

Разумеется, интерпретация не означает полного совпадения, но наличие обоснованной версии, той, кото-рая не утратила смысловой многомерности целого, есть ничто иное как воплотившаяся в переводе актуализация подлинника. Эллиптически свернутое в единственности оригинала разворачивается во множественности воссоздающих версий. Другими словами, поэтический перевод является формой множественной жизни оригинала.

Есть и еще одна существенная сторона, неотъемлемая от подлинника и подлинности перевода - это личностное начало. Здесь поэт-переводчик призван не себя выражать в ипостаси автора, но автора выразить как себя. Можно сказать, что по отношению к оригиналу он - переводчик, ибо делает оригинал достоянием иноязычного восприятия, по отношению к читателю он - поэт, ибо нет воссоздания без живой, поэтически-личностной орудийности, по отношению к творчеству он - соавтор, ибо это условие, без которого подлинность слова непереводима.