ОШЕР ШВАРЦМАН

1889-1919

КОРЧМА

Минуешь деревню, в полях за дворами
Корчма, покосившись, стоит, заперта,
В раздумье, как старец, который мирами,
Бывало, вертел в молодые лета.

- Ну, ветер, выдергивай с крыши солому,
Кружи в озорстве неуемной игры.
Увы, не дано возвратиться былому, -
Не вверх я иду, но спускаюсь с горы.

И вывески нет на истлевшем подъезде,
И пальцы не тронут дверного кольца,
И чудные россказни канули вместе
С кружком неизменным в луче каганца.

Не вторит струна подгулявшей ораве,
И споры в хмельной не сливаются крик;
И в дрожь не кидает, и мозг не буравит
От тайны, что пьяный доверил язык.

Безмолвна корчма, погруженная в дрему.
Помедлит проезжий, приблизившись к ней,
Но только острей затоскует по дому
И, кутаясь в бурку, погонит коней.

Лишь ветер смеется, корчму будоража,
И скрипнув утопшим в бурьяне крыльцом,
О давних грехах ей напомнит, она же
Стоит, как старик, что пристыжен юнцом...

1908-1909, Бердичев

***

Целовал золотыми устами волну
Луч из солнечного придела;
Обезумев, рванулась она в вышину
И уж более жить не хотела.

1908-1909, Бердичев

***

Д.

Я видел меч: сверкал, звеня,
Его клинок - алмаз -
Небесным всполохом огня
Мне резануло глаз.

Я видел снег: безгрешно бел,
Едва с небес упал -
Никто коснуться не успел
Чистейших покрывал.

Но пригляделся, и печаль
Мне сжала грудь тотчас:
Запятнан снег, в щербинках сталь -
Прекрасный сон погас.

1909, Киев

***

Где небеса окаймлены
Голубоватыми лесами,
Струится пенье с вышины -
Там, неземными голосами

Земные дали напоя,
Ликуют ангельские хоры,
И вторят светлые просторы
Свободной песне бытия.

И вдруг в лучах изнемогли
И на мгновенье смолкли дали,
И, неподвижные, припали
К цветам не выпитым шмели...

Но дуновенье ветерка
Коснулось вновь земного лона,
И всё от солнца до цветка
Внимает песне удивленно.

И с ней, немолкнущей, слились,
Затрепетав в ожившем мире,
Простор полей, леса и высь,
Что стали вдруг светлей и шире.

И с песней жизни разделя
Размах безудержной свободы,
Звенят лучи, поет земля,
И ветры водят хороводы.

И я бегу, догнать спеша
Лавиной льющиеся звуки,
И к ним протягиваю руки,
И одурманена душа

Безумством радости! Играй
В лазури, скрипка золотая!
И счастье, в сердце нарастая,
Готово хлынуть через край!

1911, Киев

***

Сестра, мне вдруг стеснило грудь,
Не в силах горечи унять я,
Как-будто смерть нам застит путь,
Раскинув черные объятья;

Как-будто, сердце леденя,
Подстерегает дух лукавый
И за какой-то грех меня
Терзает с тайною забавой.

Он зазывает, пряча смех,
Чтоб угодил в силки к нему я,
И там когтил бы сердце “грех”
И пил по капле кровь немую.

Сестра, я верю - твой ответ
Поможет радость уберечь нам, -
Греха, скажи мне правду, нет
В блаженстве столь недолговечном.

1911 (?)

***

И будет амбар твой без двери и крыши,
От дома останется кучка золы,
И зернышка там, где ломились столы,
Не выищут мыши.

Рассыпешься легче трухлявого пня,
Истлеешь, как платье, побитое молью,
За то, что кичился, народ мой казня
Неслыханною болью;

За дверь, что жестоко ты запер, когда
Ребенок, спасаясь, протягивал руки,
За то, что смеялся над голосом муки,
Над мукой стыда.

Твой дух испарится, как сырость от ветра,
И медленно сила твоя изойдет,
И сгинешь, отброшен, как выжатый плод.
И будет народ мой

Тебя провожать в молчаливой печали,
Как прежде - подобных тебе,
И бремя влача, что с твоим не сравнится,
Идти и идти.

Весна 1915

***

Окутала ночь меня темным крылом,
Опять о покое напомнив былом...
...И кажется, кто-то, затерянный в поле,
Взывает, молитвенно руки воздев:
“Мой Бог, снизойди к человеческой боли,
Будь милостив к тем, кто изведал Твой гнев.
Для всадника, что пробирается чащей,
Как прежде, окошко зажги на пути;
Немому местечку надежно светящий
Хотя бы один огонек возврати.
А те, кто оружье держа наготове,
Во мраке столкнулись теперь как враги,
Не шепчут ли втайне: “Мой Бог, помоги
Вернуться домой!.. Неповинен я в крови...”
Когда не осталось и зернышка впрок,
И гибнут местечки без хлеба, должно ли
Сегодня стоять невозделанным поле
В кольце загороженных страхом дорог?..”

Весна 1915

ВИДЕНИЕ

Теперь приди, возлюбленная!
Видишь,
Слова пророка поднимают их
Из ям и топей.
Из нищенских могил
На склонах гор и в сумрачных долинах
С хвалой и песней воинство встает.
И кто в слезах засеял поле смерти -
Ликуя, возвращается теперь
Для новой жатвы... Вот они идут,
Стремительны, как юные олени,
Как легионы ангелов, светлы.
И гордый дух
Ведет их молчаливые полки,
И гром орудий их сопровождает.
Лазурная невеста, обрати
Лицо навстречу лучезарным братьям.
И тело скорбное омой
Познаньем и прощеньем в море жизни,
Которая попрала смертью смерть
И вновь сверкающую чашу
Проносит сквозь огонь и кровь.
В предназначении высоком
Отныне ты едина с песней будь,
Что низвергается потоком,
Как водопад с небес.

1917-1918

***

В поздний час, тревоге вторя,
Перед взором предстает
Чернота ночного моря,
Бури яростный налет.

Там, в кипящей круговерти
Вижу скопище голов -
Черный ящик тащат черти,
Адский празднуя улов.

А из ящика, истошен,
Крик простерся над волной,
Будто мир в пучину брошен
С грузом горести земной.

Вот проглочен, как могилой,
Вот возник из глубины
Ящик тот, и с прежней силой
Вопли скорбные слышны.

И, кипя в порыве диком,
Стонут пенные столбы,
Заглушаемые криком
Человеческой мольбы...

1918, Весна

***

В осеннюю ночь за потоком дождя -
Ни звездочки, лишь водяная завеса.
И вскрики возницы, во тьму уходя,
Стихают в безмолвии топкого леса.

Мой Боже, прости в эту пору меня
За блеск разожженного мною огня,
Веселость с которой поленья запели,
За это гляденье без смысла и цели...

Когда же усилится вой сквозняка,
А угли подернет налетом бел¸сым -
И в сердце мое погрузится тоска,
Подобно увязнувшим в топи кол¸сам...

Осень 1918, Киев

ИЗ ЦИКЛА “СУББОТА”

Блюме Яхнис

И уже утихает Самбатьон-река...
И степной горизонт золотят облака,
И, подобное зыблющейся пелене,
Темно-синее море в закатном огне.

Наклонился олень к лучезарной реке.
Чудный город мерещится мне вдалеке,
И мечтающий взор отвести не могу
От страны золотистой на том берегу...

1918, Киев

В ТЕМНУЮ НОЧЬ

Когда чернотой мои мысли объяты,
И я растворен в непроглядности мглы,
Я слышу вдали штормовые раскаты -
Дробятся валы.

Мне видится битва в кипении моря,
Летящие гребни теней -
Там черные всадники мчатся, пришпоря
Гигантский коней.

Несутся, сшибаясь, ряды исполинов -
С грядою - гряда.
Кто в беге промедлил, оружье не вскинув, -
Уже никогда

Его не нацелит. И в месиве битвы,
В сплетении тел и копыт -
Метущийся ропот проклятья-молитвы,
И ярость кипит...

Когда я во мраке, мне видится поле,
Где властвует смертная мгла,
И чудится стон человеческой боли,
Застывшие в корчах тела.

1918, Киев

***

Со мною будь,
Мечтой единственною будь,
Томящей далью всех осуществлений,
Неизъяснимостью метущихся стремлений.

Ты утомленное тоской
Мне сердце ясной песней тела
Сейчас наполнила - такой
В закатной алости покой
На поле битвы опустелом.

Где битва смертная прошла,
Теперь в безмолвии печали,
Подобьем черного орла
К закату сумерки припали,
И хищный клюв
В его багровость окунув,
Пьют кровь простертой дали...

Но и с тобой,
И в тихой близости с тобой
Не успокоиться мятущимся стремленьям,
Душе, охваченной неведомым томленьем.

1918, Киев

***

В стране людской печали
Что в ответ
Скажу тому, кто изнемог от бед,
Кто пеплом гасит боль страданий?
Перед тем
Язык мой нем...

И гнев смиряя свой,
Я с непокрытой головой,
Нагим и нищим
В пустыню устремлюсь. И станет мне жилищем
Обитель ветра и песка,
Палящий небосвод заменит крышу.
И к людям не вернусь до той поры, пока
Я слово избавленья не услышу.

1919, Киев

ПЕЧАЛЬ

В светлейшей из моих улыбок
И в самом дружественном взгляде
Скрывается печаль, подобно вору.

Но, не таясь теперь,
В распахнутую дверь
Она ко мне вошла, как званый гость к застолью.

В ней боль ребенка, изгнанного прочь,
Когда отец проводит в блуде ночь.
Она спешит за мной по одиноким тропам,
Чтоб сердцем завладеть,
Как сумрак в зимний день - безмолвными полями.

Я нисхожу под кров
Страданий вековых, что на весах миров,
Не знаю, существует ли?.. Я вижу
Глаза простертых жертв, и древняя печаль
Врывается ко мне, как ветер в полночь,
Сказать:
“Ты обречен оплакивать себя,
Умом и сердцем в двух мирах скорбя,
И тихою овцой, прибившейся к ночлегу,
Войдет однажды смерть, чтобы уснуть с тобой...”

И больно мне за дни, что будут смертным мраком
Похищены, они встают, подобно знакам
На вековом пути, и горестно за мир,
С молитвой на устах идущий на закланье...
И я, припав к колоннам бытия
И веры, говорю:
“Я - жалкий человек, затерянный в полях,
Пронзенный скорбью и с неверьем в сердце -
Чего ж я жду?..”

1919, Киев