 
                     
                И спросил я у старцев, увенчанных снегом седин:
  “Что есть тайна рожденья и тайна забвения в смерти,
  И подобные солнцу, восход и закат человека?”
Мудрецы, только что совершив омовенье
  (Их тела чистотой лихорадило), умные лбы
  Над священными книгами молча склоняли.
  И когда запылали в тускнеющем мире
  Ярким отблеском вечера окна домов,
  И глаза мудрецов притянуло закатное небо
  (Что горело, как мысли в моем вопрошавшем сознаньи), -
  “О дитя мое, - каждый ответил, -
  Много лет я исследую эти священные книги
  И толкую их смысл.
  О созданьи написано там: человек.
  О делах его, мудрости, кознях, плохом и хорошем...
  Вот, что сказано там о восходе его и закате: Возведенье дворцов, колокольный трезвон торжества, Смех в беспечные ночи и чудо хожденья по морю, Обживанье распахнутых взору пространств, Истребленье людей и проклятия небу, Низвержение в прах, превращение в пищу червей...”
И оставил я старцев с их книгами и обаяньем
  Лунных бликов на лицах и ночью в глазах.
  (Старцы в водах реки, я уверен, пошли окунуться)...
Догорело уже в городах человеческой скорби
  Пламя окон. Лишь камень безумья сверкал
  У меня в изголовье, когда я усталое тело
  Бросил горестно в угол ночной.
Берлин, 1923

 
                