САМУИЛ ГАЛКИН

1897-1960

ЗВЕЗДА

Та звезда влечет меня
Чистотой ее огня,
Тем, что, глядя сквозь века,
Светом собственным ярка,
Тем, что блещет, заключа,
Словно в капле, мощь луча.

Та звезда влечет меня
Неделимостью огня,
Тем, что дарит свет воде,
Неизменная везде,
Тем, что высветить вольна
Небосвод и сумрак дна.

Та звезда влечет меня
Тем, что, луч воспламеня,
В неоглядной глубине
Свет и меру дарит мне,
Тем, что свет ее во мгле
Отдан небу и земле.

1936

***

И если здесь земля из льда,
Замерзнуть сердце в ней должно ли?
Она судьбе моей чужда,
И лечь хочу я не сюда -
Не в землю ужаса и боли.

И если смертное копье
К ней пригвоздило и вогнали
И в плоть и в совесть острие,
Пронзив достоинство мое,
Что достигает звездной дали, -

Звезда ли дрогнет? Ясный взгляд
Померкнет ли у края мира?
Отпрянуть сердцу ль повелят
И штык, и вскинутый приклад,
И злобный окрик конвоира?

Душе ли быть в параличе
От стона мучимого тела,
Когда ты в шарящем луче,
И чертов номер на плече,
И нет страданиям предела? -

О сердце, сдашься ль мерзлоте
В труднейший час единоборства?

Еще нас жаждут слышать те,
К кому стремимся мы в мечте, -
Да служит им твое упорство!

Заложник счастья их, сейчас
Ты соучаствуешь в их горе,
Одно ласкало солнце нас,
Один и тот же мир погас
О одном и том же приговоре.

Не прячась в горечи слепой,
Неси им слово доброй вести
Тебе лишь ведомой тропой,
Чтобы, утешив их собой,
Себя утешить с ними вместе.

1950

***

Пока мне светит день, и северным сияньем
Встречает ночь, пока всевидящ небосвод, -
Я волен, как дитя, и взор не устает
С надеждою глядеть, не скован расстояньем,
На сотни лет назад и сотни лет вперед.

1952

КОСТЕР

Лишь камень и песок, пылающий огнем, -
Мой остров. Ни клочка зеленого на нем,
Чтоб глазу отдохнуть... Исчезнувший в волне
Мой ключик золотой покоится на дне;
И волны, чтобы весть могла достичь земли,
В простор кораблик мой последний унесли,
Его уже с трудом угадывает взор...
В спустившейся ночи я развожу костер,
Обломки корабля собрав на берегу,
И вслед за ним второй и третий разожгу,
Чтоб вы могли прочесть в затерянном огне,
Как близки вы сейчас, как дороги вы мне.

1953

В ОДИНОЧКЕ

А где-то звуки музыки слышны...
И взором я из черной глубины
Стремлюсь сквозь зарешеченный просвет,
Чтоб небо отыскать, но неба нет,
И падает обратно в сумрак дна
Мой взор, а где-то музыка слышна...

Все камеры как вымерли. Окно
И дверь, окно и снова дверь. Давно
Одни лишь, монотонны и строги,
Со мною говорят мои шаги.
До трещинки знакомая стена,
Но там, снаружи, музыка слышна,
И сквозь решетку рвется взор опять...

Нет, Галкин, надо бить тебя, пытать,
Чтоб выбить из сознанья этот вздор,
Виденье: отодвинется запор
На двери, что откроется, скрипя,
И добрый ангел за руку тебя
Возьмет тогда и скажет ангел тот:
“Иди и сей, ты видишь, поле ждет,

И жив еще твой образ в шуме дня,
Доныне твое имя сохраня,
И помнит мир о мученике том,
Кто шел к кресту, сгибаясь под крестом,
И кровь, что пролилась из-под гвоздей,
Посеял для тебя, для всех людей...
Живи для них, и твой не канет труд,
И снова зерна почву разорвут...”

Нет, - бить тебя, покуда не поймешь, -
Все то, что говорит твой ангел - ложь!
И будущее выглядит не так -
Крест, осквернив, забросят на чердак;
Ошибся ангел! Всходам не взойти,
И мост сожжен - обратно нет пути...

Но там, снаружи, музыка слышна,
И вновь не оторваться от окна
Глазам моим, что ищут отблеск звезд,
И вновь живет и ткется этот мост...

Лубянка. 1953 г., август, воскресенье.

НАВЕРНОЕ, Я СЛЕП ЕЩЕ

Наверное, в плену самообмана,
Я слеп еще и верю до сих пор -
Народ мой жив, и песнь моя желанна,
И нас разъединивший приговор
Надежду из души моей не выжег,
Хоть сковывает мертвая земля,
Кордонами из проволок и вышек
Шаги мои от мира отделя...

Тому не приподняться над бараком
Ни мыслью, ни стремленьем, ни мольбой,
Кто брошен прозябать под черным знаком,
И чьей распоряжаются судьбой...
И все же - усыпившая унынье,
Ночами пробивается сквозь тьму
Надежда, что народ мой жив доныне
И рад еще поэту своему;
Мне видится: к груди моей припали
Жена и дочь, и канул мерзлый склеп...
Нет, нет, я отрезветь смогу едва ли,
Я все еще, как все слепые, слеп...

Инта, 1954

***

В золотую дверь тук-тук...
(Из народной песни)

В золотую дверь тук-тук -
Это мой стучится внук.
Нет минут отдохновенней
И нежней прикосновений,
Как беспечен этот звук -
В золотую дверь тук-тук.

- Можно, дедушка?
- Прошу!
Я нагнулся к малышу.
Смотрит он, усевшись рядом,
Мне в глаза лучистым взглядом,
А в моем - всю грусть измерь...
Ах, серебряная дверь!..

Я отвлекся, погоди...
Вот - охранник впереди,
По бокам другие двое,
На прицеле у конвоя
Я себя увидел вдруг...
Дверь железная, тук-тук.

За какую же вину
Я у двери той в плену?
Отворится ли когда-то?
В тишине шаги солдата.
И бежит слеза... Теперь
Постучат ли в эту дверь?

Сколько выпало чудес,
Чтобы страшный сон исчез,
То железо переплавя
В золотые створки яви
За чертой мытарств и мук...
И со мной играет внук -
В золотую дверь тук-тук...

1958

ЕСЛИ НЕ Я ДЛЯ СЕБЯ...

Кто для тебя, когда не ты?..
Кому вручишь свои заботы?
Ведь время с каждым сводит счеты,
Однажды ставя у черты,
Где у тебя не спросят, кто ты,
И, всепрощенный, ты уйдешь...
Когда не я себе, то кто ж?

Смотри, покуда видит глаз,
И знай - не хватит жизни целой,
А потому сверх меры делай, -
Когда же, если не сейчас?
Ничтожен времени запас,
С числом и мерой будь на страже...
Коль не сегодня, то когда же?

Но от числа не опьяней,
А мера - главное не в ней;
Лишь для себя стараясь - что я?
Кто я такой? Чего я стою,
Когда себя в одном числе
Я утверждаю на земле?

И “что я есмь” легло в строку бы,
Но мне обида сжала губы
И, мысль перекроя,
Ведет моей рукою
И шепчет мне, что я -
Черт знает что такое...

1957

***

“Ты, - говорил он, - идолопоклонник”, -
Мой старый папа, слушая меня.
Здесь на Талмуд сослался бы законник,
Десятками запретов приструня, -

Не по иным каким-нибудь мотивам,
Но почву из-под юношеских ног
Он вышибив, себя вполне счастливым,
Наверное, почувствовать бы мог.

Меня увещевал бы разъяренно,
За то бранил и втаптывал бы в грязь,
Что я предпочитаю Аполлона,
Кощунствую, Венерою пленясь,

Что греками посмел я искуситься,
Себя же выставляя на позор,
Что лезу в виноградник, как лисица,
Которой нипочем чужой забор,

Что бурей я утащен, что за тенью
Гоняюсь, что в сомнительном краю,
Подобный одичавшему растенью,
Я соки чужеродной почвы пью.

Но папу не смущали я и буря -
Существеннее был его подход,
Он только улыбался, глаз прищуря,
Когда ему по вкусу был мой плод.

Однажды лишь сказал: “Творенье - диво,
Затмившее в глазах твоих Творца.
По¸шь - “как это дерево красиво!”
Но это ль вдохновлять должно певца?

Ты, дерево почтив, его убранство,
К нему лишь обратил свое лицо,
Тому ж, Кто создал землю и пространство,
Не хочешь посвятить хотя б словцо.

И думаешь ты - нужно лишь для поля,
Чтоб в свой черед сменялись свет и мгла,
Но разве не Его на это воля -
Чтоб вовремя и песнь твоя пришла?

Был царь Давид, и дар его - от Бога,
Из сердца в сердце он вдыхает свет.
В сравненьи с ним тебе, мой сын, так много
Недостает - вот это был поэт!..”

А мама, за домашнею работой
В другие погруженная дела,
Прислушиваясь к нам, и доли сотой,
Наверно, из всего не поняла.

Она ко мне приблизилась: “Ты видишь,
За хлопотами мне не до бесед,
Ты маме объясни, сынок, на идиш -
Вс¸ слышу я о вас: “поэт... поэт...”

На сколько, расскажи мне, классов это?..”
Ей, в четырех стенах проведшей дни,
Что я скажу? Оставлю без ответа? -
Когда за ней полмира - “Объясни,

Поэт... поэт... Что это?” - мне навстречу
Твердят на всех наречиях вопрос.
“О, если б знал, что миру я отвечу!..” -
Уже я в первой песне произнес.

Но с папой и с законником сегодня
Победно завершаю давний спор:
Коль дерево живое - тень Господня,
Я идолопоклонник до сих пор.

1958

***

А души, полагал я с детских лет, -
Те искры, что, блуждая в поднебесной
Бескрайности, дарить приходят свет,
Но меркнут, увлекаемые бездной.

Под грузом обретаемых телес,
Обросшие имуществом и ленью,
Чужды они сиянию небес
И прежнему высокому стремленью.

Сверкавшие - во мрак погружены,
Который в искры тьмы преобразил их,
Рожденные от света - столь черны,
Что их пронзить острейший взор не в силах.

Вы спросите, быть может: “Объясни,
Что проку в них, живущих в помраченьи?
Причастны лучезарности они
Иль вспомнят о своем предназначеньи?..”

Возможно, существуют потому,
Что мир себя по-детски вверил чуду:
“Чем глубже погружаюсь я во тьму,
Тем ярче озарен когда-то буду.

И души - мир, неужто небесам
Вновь не зажечь в них искорку живую?..”
Таким я видел мир, поскольку сам
Я тоже в этом мире существую.

1958

***

Средь благословений тех, что на рассвете
Повторял я в детстве, прочие слова
Мог скороговоркой пробежать, но эти
Выделял особо с чувством торжества:

“Будь благословен Ты, Царь миров от века,
Ты освобождаешь связанных...” И тут
Я перед собою видел человека
И - высвобожденье рук его из пут.

И о нем, свободном, - чтобы с той минуты
Сам искал он счастье, - я не думал днем.
Но, увы, назавтра снова те же путы
В миг благословенья видел я на нем.

В ком же, выяснял я, не во мне ли дело?
Не моя, так чья же, думал я, вина?
Может быть, дремота сердцем овладела,
Иль не пробудился мозг мой ото сна?

И молитву с новым я твердил стараньем,
Перед тем несчастным находясь в долгу,
И с мечтой о том, что завтра утром ранним
Увидать свободным я его смогу.

1958

***

И если бы не было моря во мне
И лодки, скользящей навстречу волне, -
Не только б я двух берегов не связал,
Но слова бы “море” тогда не сказал.

Коль солнце во мне не струило бы свет,
То сколько стряслось бы от этого бед:
Хлеба не созрели бы в поле тогда,
Планета вращалась бы в панцире льда.

И если бы рядом с сиянием дня
Отсутствовал хаос в глубинах меня, -
Не знала бы новой звезды вышина,
Была бы земля только раз создана,
И мир не сверкал бы тогда новизной.

И если во мне бы... Но что же со мной?..
Все точки отсчета смешались в мозгу,
И собственных слов обуздать не могу...
Похоже, мой пыл осадив поделом,
Поздравил апрель меня с первым числом.

1959

ПОЛНАЯ ЛУНА

Когда в ее власти приказывать водам,
Едва ли вы будете удивлены,
Что мальчик в Литве под ночным небосводом
Бродил, зачарован сияньем луны.

В местечке зима. И заснежена тропка,
И лунному я улыбаюсь лучу.
И собственной тени, чернеющей робко,
Приветливо “шолом алейхем” шепчу.

И, кажется, ярче луна не блестела,
И хоть собирайте иголки - светло.
Лицо запрокинув, я чувствую - тело
Само лучезарность в луче обрело.

И вдруг, замирая от внутренней дрожи,
Затерянным в мире себя сознаю...
Кто эту молитву услышит?.. И все же
Я должен закончить молитву мою.

Но смыслом она наполняется новым,
И сами собой произносят уста:
“Родные мне люди, пусть будет светло вам!
Вам - “шолом алейхем”, родные места!”

Спросите меня - объяснил бы едва ли
Те слезы, когда поздравлял с полнотой
Луну, и приветствие губы шептали
Родному местечку в ночи золотой.

А нынче июль - околдовано лето,
И тонет в сияньи - куда ни взгляну,
И каждая ветка к сиянью воздета.
Я вновь с полнотой поздравляю луну.

Хоть те же слова в полнолунье воскресли,
Молитва иной на устах предстает -
И как не заметить отличия, если
Иголки уже собирает не тот.

Но я не хочу поступиться ни словом,
И к небу молитвенно взор подниму:
“Родные мне люди, пусть будет светло вам!
Вам - “шолом алейхем” и миру всему!”

1958