 
                     
                …с бородатым седоком,
  Постигшим бытие над верстаком,
  Взошла на гору белая ослица,
  Стяжав осанны и ковры топча.
  И ждали, стихнув, речь бородача,
  Что прибыл откровеньем поделиться.
«Постольку, – начал он, – в наличьи плоть,
  Поскольку «Я» – наличье всякой плоти,
  А посему ничто не сгинет вплоть
  До косточки, проглоченной в компоте.
  Способным глухоту перебороть
  Об этом – «Он» на «Я» – перевороте
  Не сказано ли было – «Я Господь»?
  А значит мной вы тоже не умрете».
Но от того, что ясно одному,
  Другие отвернутся как от чуши.
  «Да слышат, – оглянувшись на Фому,
  Сказал седок, – имеющие уши.
  Нельзя не быть: и «до» и «после» – «Я»,
  И в этом, мысля честно, нет вопроса.
  «Я» есть до Авраамова житья…»
  На камень часть поглядывала косо.
Блеснуло солнцем острие копья.
  Ослица передвинулась, жуя
  Заметно убывающее просо.
«Я» – храм пространства, мера, взор и слух,
  И рáзумность, и память человечья.
  «Я» суть единствен – быть не может двух,
  Но не один, в чем нет противоречья.
  «Я» (где – другой?) путь истины и свет, –
  Что знаю – есть, чего не знаю – нет.
  Как всепричина «Я» – не то, не это,
  А значит, прост, поскольку – не предмет,
  Непостижим, поскольку нет предмета…
  Несмертен, ибо нечему пропасть…»
  Наехавший на нищего возница
  Отвлек за камень взявшуюся часть…
  «И неизменен – нечем измениться.
Все-Я-един хозяин бытия –
  Преступник, пострадавший и судья.
  «Я» как другой, а не другое «я», –
  Когда поймется в ясности единой,
  Себе давать не станешь тумака,
  Себя не оберет своя рука,
  И сам собой закон с благой рутиной
  Сметется, точно стружка с верстака.
  Я тешусь неизбежною картиной.
Но сколько киснуть старому вину
  Понятий, что отравят не одну
  Эпоху, опьяня cмутящим словом,
  И будет мысль к самой себе глуха,
Пока не лопнут старые меха,
  И новые вином наполнят новым?..»
8 февраля 2002 г.
 
                