НАПОЛЕОН И ОЛИВЬЕ

С востока возвратясь во время оно
Остыть от переходов рубикона,
Он, армию собой украсив конно,
Остановил в оптической близи
Зрачка трубы, скользнувшей вдоль фургона,
Мадам, к нему простертую с балкона,
И, вымолвив, – «Похожа на Зизи», –
Вернулся к оформлению закона
(Что вез в числе трофеев от дракона), –
«Как мир – из хаотической грязи,
Сей Кодекс упорядочит стези
Империи чернильного флакона.
И будут человековы права
Удерживать судью за рукава,
В собранье равных святы, как икона,
Для всех – от эполет до балахона».

А тот фургон, над коим взор вознес
К балкону властелин гражданских грез,
Военный дух поддерживал всерьез
Не словом, а в буквальном смысле – телом.
За ним влюбленно двигался обоз
С картиной над вращением колес
Сидящих, спящих, думающих поз,

А их субъектов (повар знал вопрос)
Не то чтобы раздул съестной насос,
Но в облике влекло непохуделом.
К тому фургону звал и глаз, и нос.
В обители навитых луком слез
Умом пищеварительных желез
Жизнь осмыслялась как большой поднос,
Театр рулетов, скрученных, как трос,
Гирлянд морковных и свекольных роз.
И счастлив был тот мир своим уделом.

Не пожелал трофейных блюд в орде
Мудрец, собаку съевший на еде,
Не повар – кулинар (что – выше!) Де’…
Чей соименник? Кануло в воде
Забвенья – оливье иль майонеза?
Де’Оливье? Де’Майонез? – нигде
Не выяснишь, в бесплодном тщась труде,
Вопрос, подобный мутностью слюде,
Где тезу отрицает антитеза.
Но бой умов здесь не ведет к беде,
Поскольку смысл не в нравственной среде,
А – что в какой накрошишь череде,
Что волен класть, и в чем нужна аскеза.
В противовес крошащей бойне вер
И потрошенью жертв духовных сфер,
Не тщатся здесь решать путем железа,
Но (самоочевидного пример) –
Для всех бесспорна тщательность нареза.

Когда орды крошитель и адепт
Из хаоса внесенных прежде лепт

Оформил Справедливости рецепт,
В фургоне сам собой пришел концепт
Не в кодексной бесспорности устава –
Но как мессия нам Де’Майонез
(По мне, у этой тезы больший вес)
Ясней, чем откровение небес,
Поведал (очевидность для телес)
Основу и пропорции состава
Суть блага, что зовется «оливье»,
Первичного в застольном бытие
Своим значеньем, а не в силу права.

Пределом человеческих отрав
Свет блага, что бесспорным знаньем здрав –
Достоинство живого «Я» поправ,
Изводит личность в хаосе расправ
Суть оборотень тьмы чернильных граф –
Ордою вдохновленный Кодекс прав,
Перевернувшись в Право каннибала.
И вяжет каннибаловым судом,
Как цепью, тех, кто в дань ему едом, –
Молóх – заказчик музыки и бала.
Питаясь каннибаловым трудом,
Он задницей торчит антиглобала,
То бизнесом, как ловлей подо льдом,
То строя вещунам единый дом,
То в спайке с прямодушием амбала,
То в ярости морального запала
Бесспорность блага объявив вредом,
То в потрошащем славя Ганнибала,
То появясь в достоинстве седом,

То оголив Гоморру и Содом,
Чтоб здравость чувства свыклась со стыдом.
Ведомый кровопахнущим следом,
Он прав своих, как знамя, держит том,
Что служат потрошителям щитом,
К ногам которых вскрытым животом
Бастилия в гаврошной свалке пала.

Дымится по рецепту Права ад –
Мясное блюдо на жаровне лат,
Травя мозги собраниям палат,
Поскольку с дней молоховых прокисло.
В то время как доступный всем салат,
Едино зрясь, в прозренье вносит вклад,
Даря застольной рáзумности лад
В намек на свежесть рáзумных услад,
Вкушаемых от мессианства смысла.

6-7 марта 2002 г.