 
                     
                Тая краеугольный интерес,
  Проблема «воскресения» была нам
  (Кружку друзей, что в памяти воскрес)
  Ориентиром, актуальным планом,
  Определяла достоверный срез
  Для продвиженья к ясностям желанным.
  Другие смыслы шли, как лом – под пресс.
В исканиях, что отличались резко
  (Теперь едва ли воспроизведу)
  От экзальтаций рáзумного треска,
  Не мыслил «воскресенье» без довеска, –
  «В значении…», «имеется в виду…».
Не то что суть – понятие затором
  Для смысла было. Лазал в словари.
  Не большим отличается простором
  На прочих языках, где ни смотри, –
  Как бы не суть, но – зеркало, в котором
  Являлось усмотрение повтором
  Того, что не присутствует внутри.
Хоть не было живое слово скрыто,
  В каком нуждалась рáзумность моя,
Оно, подлогу противостоя,
  Лишь здесь прочлось (вела же колея)
  В исходной достоверности иврита
  Буквальным усмотрением – тхия.
В его переложениях основа
  Есть действие – присущ инфинитив.
  Тхию как «воскресенье» возвестив
  (Цикличность «быть-не быть» альтернатив),
  Другой язык в языческий актив
  Значенье перевел, не знав иного.
В прямом же усмотрении оно
  (Не зря инфинитива лишено) –
  Не действие, но – данность состоянья.
  Буквально – «всегдабытие». Тхия –
  Несмертным мной творимость бытия,
  В котором смерти нет по факту «Я» –
  Свою несмертность ведающим стань я.
Пока в себе предвижу мертвеца,
  Себя не знаю «в образе» Творца.
  Но жду, прикован к идолу обетом,
  Из собственного разума гонца.
  Нельзя не быть, но можно до конца
  Языческих времен не знать об этом.
15-17 апреля 2002 г.
 
                