 
                     
                Мы впятером живем в палатке.
  3десь оказались мишурой
  Мои привычки и повадки,
  И небогатый опыт мой.
Настолько все переменилось:
  И круг людей, и круг забот,
  Как-будто тундра мне, как милость,
  От суеты приют дает.
Сейчас мне тут легко и просто.
  Я без конца глядеть готов
  На склоны, сломы и наросты
  Гряды отрогов и хребтов.
Глядеть и бесконечность края
  В себя вбирать до немоты,
  Глядеть, от дали замирая,
  Как от боязни высоты.
И всё же здесь до одури пустынно.
  Уже смотреть порой невмоготу,
  Как в дымке подбирается равнина
  На горизонтe к горному хребту.
Как бурый пик, одевший накомарник
  Из тонкой марли облака, понур.
  Как тянется и тянется кустарник
  Сплошным настилом из оленьих шкур.
Я возвращенья жду, хотя открыто
  Не думаю о том, что город жду,
  И маяту свою, как через сито,
  Отсеивать стараюсь на ходу.
Но тишина, как-будто тень притворства,
  Теперь тревожной стала тишиной,
  Готовя втайне мне противоборство
  С горами, с далью, с тундрою, с тоской.
Наотмашь меняется здесь настроенье
  У бога погоды. Его не поймешь.
  То ливень, то морось, то вдруг — просветленье,
  Мгновенье, и снова — и ветер, и дождь.
Урал — невидимкой. Oтpоги у края
  Гудящей палатки придвинулись к нам.
  И, словно опеку свою предлагая,
  За нами повсюду идут по пятам.
У тундры покров разговорчив и шаток.
  Шагаем, выдергивая сапоги.
  Здесь что ни кустарник, то взрыв куропаток,
  Их крики, смятенье и крыльев хлопки.
Мы в горы уходим. И без промедленья,
  Как-будто затравку в азартной игре,
  Они высылают навстречу оленя,
  И тот в отдаленьи стоит на бугре.
Он ухом поводит, но сам без движенья.
  Мне хочется крикнуть мгновенью: «Постой!»
  Но это мгновенье, как выстрел в оленя,
  Теряется эхом за горной грядой.
Мы не слышали ни звука.
  Говор их и шум полозьев
  Словно спрятала округа,
  Звуки по ветру отбросив.
Только чувствуем — снаружи
  Kтo-то есть, молчащий кто-то.
  Души птиц? Оленьи души
  Затаились у болота?
Этот миг был страшно долог.
  Мы сидели без движенья.
  А когда открыли полог —
  Замерли от удивленья.
К нам в палатку друг за другом
  Влезли ненцы, скрючив спины,
  И застыли полукругом,
  Словно сжатые пружины.
По музеям чуть знакомы
  Были внешность и повадки,
  Меховые окаёмы,
  Костяные рукоятки.
Их тревожные гляделки
  Перескакивали прытко —
  Сахар, чайник, хлеб, тарелки,
  Сапоги, тулупы, плитка…
Их гляделки были колки
  И, казалось, так глядели,
  Как подсматривают в щелки
  Или держат на прицеле.
Оно покачивалось в блеске
  И было занято игрой,
  Свои алмазные подвески
  Развешивая над горой.
Оно меняло очертанья,
  Рассеивалось и опять
  Медлитeльные трепeтанья
  Задумывало повторять.
Казалось, таяли и плыли
  Мерцающие сломы льдин.
  Казалось — это из бутыли
  Ночной долиной вызван джин.
И Север бодрствовал не в силах
  Уснуть под чарами небес.
  И тундра про себя просила:
  «Еще — чудес! Еще — чудес!»
сентябрь 1972
 
                